День победы 9 мая стал, наконец-то, праздником, а не панихидой, как это было раньше. И о войне стали говорить не казёнными штампами и обтекаемыми формулировками, а нормальным повествовательным языком, упоминая события того времени в подробностях, ничего не утаивая.
Только что в «Вести-24» рассказали об ужасах русского коллаборационизма во Второй мировой войне. В советское время такого понятия не было, тогда всех, кто сотрудничал с властями Третьего рейха, называли предателями, пособниками, изменниками Родины. И так уже навязли на зубах эти определения, что они и смысл-то потеряли.
А ведь это была многочисленная армия предателей – советских граждан, стоявшая на позиции «пораженчества». Это явление носило массовый характер, самый большой процент коллаборационизма среди воевавших тогда стран был в СССР. И об этом стали говорить только сейчас.
Можно ли понять тех людей, которые становились палачами своих же соплеменников? На что они надеялись, расстреливая не желавших принять гитлеровскую оккупацию? Но, оказывается, некоторым удавалось после войны по поддельным документам снова вливаться в советское общество, как ни в чём не бывало. И не факт, что всех вычислили, хотя пересажали массу народа из тех, кто вернулся с фронта и с оккупированных территорий.
Победа в этой войне была не только над немцами, получается, но и над русскими коллаборационистами. Представляете?! Приходят солдаты с фронта, а тут все под подозрением в коллаборационизме. А они, солдаты, только и умеют, что воевать. Им легче было на войне, наверное, где понятно, кто враг. А в мирной жизни им как было смириться с тем, что пока они кормили вшей в окопах и лезли под пули, сосед или соседка были на службе у их очевидного врага.
Когда я ушла со сцены, на которой прошла вся моя жизнь — более тридцати лет, у меня было такое чувство, что меня все предали, я была обижена на весь мир. Предательство началось с самого близкого человека, и потом меня предавали, потому что я уже никому не доверяла. Я во всех, с кем сводила меня судьба, видела потенциального предателя.
Однажды на лекции по социологии преподаватель с порога воодушевлённо объявила, что оказывается, среди нас есть профессиональная певица. Все замерли в вежливом ожидании, что я отвечу на это оптимистичное утверждение какими-нибудь подробностями, или хотя бы признанием этого факта. Но я почему-то промолчала, будто воды в рот набрала. Я не хотела об этом говорить, не хотела, и всё. Неловкая была ситуация, в воздухе витало недоумение, непонимание, почему я молчу.
А что бы я им сказала? Что я профессиональная певица, решившая стать журналисткой? Так это не так, я шла в институт, чтобы восполнить пробелы в образовании, повысить, так сказать, свой IQ. Как им было объяснить, что певица без сцены и признания всё равно, что птица без крыльев? Ну как рассказать, что меня предали, и я уже не смогла подняться выше ресторанной сцены? Как мне было смирится с тем, что после рождения ребёнка мне было отказано в сцене?
Мой муж, отец моего ребёнка, тогда сказал мне, что я никто, и в группе я не нужна. Я четыре года просидела в изоляции от мира, не имея возможности петь. Это я — певица до мозга костей, до кончиков волос ещё до «Кроссворда», бросившая всё, что обеспечивало мне устроенную жизнь в Киеве, и уехала на сцену петь.
Я не простила такого предательства. Да, я не смогла состояться как «звезда», но я пела ещё очень долго, и это было для меня физиологической потребностью, как бальзам на раны, как средство для самовыражения, как жизненная необходимость. И когда я всё же смертельно устала самоутверждаться и сошла с дистанции, я стала не я. И до сих пор я не пойму, кто я такая и зачем живу.
Одно только утешает, что предатели мои без меня и сами утратили свою значимость, превратившись в таких же никчемных, как я. Предательство никогда не остаётся безнаказанным.
