Я сейчас перечитываю «Жизнь Клима Самгина» М.Горького. Этот роман не перестаёт меня удивлять и восхищать. Горький тут превзошёл сам себя, порой мелькает даже шальная мысль «А он ли это написал?» по аналогии с крылатой фразой из этого произведения «А был ли мальчик?»
Нет, я не сомневаюсь, что автор – Горький, его своеобразие языка ни с чьим не перепутаешь. Так, как рисует словесные портреты и пейзажи Горький, не может изобразить никто. С филигранной точностью, хлёстко, метко, лаконично он описывает в этом романе внешность всё новых и новых персонажей, а их там более восьмисот, дерзко и беспощадно он создаёт картины их подлинного внутреннего мира, глазами то Самгина, то самого автора. Он вырисовывает мельчайшие детали их образов, при этом, подолгу не останавливаясь ни на ком, что придаёт повествованию хронологический характер.
Море наслаждения я испытываю от своеобразных горьковских оборотов речи, от безапелляционности в суждении о своих героях – представителях русской интеллигенции конца XIX, начала XX веков на протяжении почти сорока лет, «пустых людях, лишённых каких-либо ярких качеств и не имеющих ничего общего с рабочим классом и вообще с революцией». Так объяснял Горький редакционному совету, о чём его книга.
И в то же время, между строк читается разочарование автора в революции, он будто своё отношение к тем событиям выражает в этом гигантском труде, он с болью и надрывом описывает победу низов над этой серенькой интеллигентской горсткой философствующих индивидуумов. Как он смачно характеризует разнузданность и готовящуюся агрессию народных масс, готовых смести всё на своём пути и поменяться местами с господами, прибрав к рукам всё их имущество.
Ах, Горький, Горький! Как он мне симпатичен своей какой-то наивностью, что ли, в ранних произведениях. Сила художественного слова и там уже есть в полной мере, но как он заблуждался, принимая сторону революции. И вот, в 1928 году, с начала правления Сталина, он начинает свой роман про Клима Самгина, и, на мой взгляд, он не уничижительный образ «интеллигента средней стоимости» создал, а своего обожаемого ребёнка, оказавшегося в водовороте истории, не знающего, куда плыть, и не могущего выплыть.
На мой взгляд, Горький симпатизирует Самгину, и через его образ выражает даже свои мысли, и устами главного героя он высказывает своё отношение к неприятным типажам, которые окружают Самгина. Обманувшись по молодости лет и слепо следовавший за социал-демократами во главе с Ленином, он уже в 17-м начал понимать, что что-то пошло не так, когда он разнёс вождя пролетариата в пух и прах в статье «Несвоевременные мысли».
И ещё через десять лет он выплёскивает всю горечь разочарования, всю абсурдность и беспочвенность революционных настроений марксистов и народников, и каких там ещё сект и кружков, призывавших к радикальной смене власти и переделу собственности. Горький как будто ностальгирует по дореволюционным временам, яркими эпитетами описывая тогдашний уклад жизни. А то, что Самгин был неприкаянным, не любил людей, не находил окружение по своему духу, так это вполне объяснимо: он типичный представитель любого общества — хорошо образованный и смотрящий на мир трезвым взглядом.
Не сам ли Горький является прототипом Самгина? До конца своих дней он старательно изображал пролетарского писателя, а на самом деле был совсем другим – очень умным, глубоким, гениальным писателем, видящим всех и вся насквозь.
Вчера я читала о поездке Клима Самгина с Варварой на Кавказ. Такое одиночество вдвоём изображено, такие картины природы описаны, оторопь берёт. «Создавалось впечатление мрачного обмана, как будто лошади тяжко шагали не вверх, а вниз…», «…зловеще бормотал Терек…», «Величественно безобразные нагромождения камней раздражали Самгина…»
А я вдруг вспомнила, как мы с «Девчатами» были на гастролях в Махачкале и в Дербенте, и однажды нас повезли на автобусе в горное село, где мы в Доме культуры выступили с концертом. Ехали мы долго, дышать становилось всё труднее, состояние у меня лично было полуобморочное.
Возвращаемся обратно, темно, глас коли, только яркие лучи от фар на дороге видны, а за окнами автобуса ни зги не видать. И вдруг в эти самые яркие лучи запрыгивает заяц и бежит, не сворачивая, вдоль них. Водитель не остановился, а, напротив, с видимым наслаждением стал преследовать бедного зайца. Не помню, сколько прошло времени этого заячьего марафона, мне показалось, целая вечность. Бедняга пытался петлять, перебегать из стороны в сторону, но выскочить за пределы лучей не мог. Видно уже было, что он теряет скорость, ещё немного, и он окажется под колёсами автобуса. А водитель и не думает останавливать машину. Тут мы как начали верещать в один голос: «Остановите! Остановите! Что вы делаете?!»
А надо сказать, гастроли эти были для нас непростые: нас постоянно окружали охранники их числа наших ребят – персонала — и работников местных концертных площадок. Предупреждение было строжайшее: по одному не перемещаться и не заговаривать ни с кем. Так что, накричав на водителя, мы очень рисковали огрести по полной. Но, мы об этом не думали, мы настояли на своём, автобус остановился, фары были выключены, и заяц тут же, как ошпаренный, рванул с дороги в кювет.
Странно, почему мне вспомнился тот случай. Думается, что Горький так же, как тот заяц, всю жизнь советского периода бежал в лучах своей славы, не имея никакой возможности вырваться, выпрыгнуть их них, даже если он очень этого хотел. Не позавидуешь такой славе.
